Третий дубль [сборник "Белая дурь"] - Сергей Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, знал.
— И знали о том, что они собираются ограбить квартиру вашего брата?
На этот вопрос Бабкин отвечать отказался.
— Вы напрасно молчите. Арестованные Яковлев и Звонков дали следствию показания о том, что вы просили Рюмина похитить из квартиры Орешникова видеотехнику и коллекцию брелоков для того, чтобы, по вашим словам, проучить брата.
— Это ложь!
— Арестованный Яковлев добровольно выдал следствию дубликаты ключей от квартиры Орешникова, которые изготовил с оригинала, переданного вами.
(Подследственному были предъявлены дубликаты ключей от квартиры Орешникова.)
— Вы по-прежнему отрицаете, что знали, кто ограбил квартиру Орешникова?
— Подумаешь, цаца! Никто его не собирался грабить! Решили проучить, чтобы не слишком зарывался. Через неделю собирались все вернуть. Так эти подонки прихватили еще брелоки и тут же продали. Я сам позвонил в милицию, чтобы сообщить, что техника у меня на даче!
— Другие арестованные по делу утверждают, что видеомагнитофон и телевизор решили не продавать потому, что после случайной встречи с Орешниковым на улице Халтурина и его похищения это сделалось опасным. Они также показали, что вы позвонили в милицию потому, что испугались. Очная ставка между вами, Яковлевым и Звонковым будет проведена сегодня.
Заявление следователя Бабкин не прокомментировал.
— Гражданин Бабкин, вы знали, что вашего брата Леонида Орешникова собираются убить?
— Это ложь!
— Нет, это правда. В подвале дома, где его прятали, была вырыта могила. Для Орешникова и Данилкиной.
На этом допрос был прерван из-за плохого самочувствия подследственного.
Продолжение допроса гражданина Бабкина Владимира Алексеевича.
— Гражданин Бабкин, повторяю свой вопрос: вы знали, что вашего брата Леонида Орешникова собираются убить после того, как Данилкина привезет драгоценности?
На вопрос следователя Бабкин отвечать отказался.
— У вас с братом были плохие отношения?
На вопрос следователя Бабкин отвечать отказался.
— Может быть, вы сердитесь на Орешникова за то, что он позволял себе подшучивать над вами?
На вопрос следователя Бабкин отвечать отказался.
28
На Большом проспекте у входа в ресторан «Приморский» толпились несколько молодых подвыпивших парней. Они громко общались между собой преимущественно с помощью междометий и мата. То один, то другой из них подходил к дверям и нетерпеливо стучал, тщетно пытаясь привлечь внимание швейцара. Чуть поодаль, всем своим видом стараясь показать, что они не замечают расхристанных юношей, стояла пожилая пара. Он — загорелый крепыш в темном костюме, на лацкане которого алела красной капелькой орденская лента. Она — тощая, с замкнутым лицом, крашеная брюнетка. Несколько розовых гвоздик она держала небрежно, как веник, и что-то сердито шептала своему спутнику. И поминутно оглядывалась, словно боялась, что кто-то подслушает.
И были еще двое — курсант мореходного училища с девушкой. Оба длинные, красивые. И в дым пьяные. Они все время целовались, не обращая внимания на окружающих, не следя за тем, двигается ли очередь. Капитану в какой-то момент показалось, что и в ресторан-то им не надо, просто остановились где пришлось и занимаются своим приятным делом.
«Похоже, я просто теряю время,— с сожалением подумал Панин,— народ в ресторане сидит плотно, до закрытия». Он уже собрался уходить, как к дверям деловым шагом подошел мужчина, наверное грузин, и вместо того, чтобы стучать в дверь, как юнцы, привычно поднял руку и позвонил. Только тут все, кто так жаждал попасть в ресторан, увидели, что рядом с дверью имеется кнопка звонка.
Через минуту по лестнице спустился швейцар — седой пузан неопределенного возраста, но дверь не открыл, а посмотрел вопросительно на звонившего. Каким-то неуловимым жестом вновь прибывший прижал к стеклу пятерку, и трудно сказать, чем кончился бы этот эпизод, если бы швейцар не посмотрел в сторону Панина. Они сразу узнали друг друга. Капитану уже дважды приходилось беседовать с этим пузаном, известным в мире рэкетиров и спекулянтов под кличкой Глобус. Поводом для бесед было близкое знакомство Глобуса с одним убитым кооператором. У Панина были подозрения, что Глобус — Григорий Павлович Маре-ев — незадолго до убийства кооператора крепко с ним повздорил. Но, как любил говорить полковник Семеновский, подозрения к делу не подошьешь, и Глобус разгуливал на свободе.
— Александр Сергеевич, что же вы не просигналите! — запричитал швейцар, одной рукой открывая дверь, а другой упираясь в грудь устремившегося в ресторан смуглого мужчины.— Ваши уже давно за столом! Юбилей в разгаре!
Один лишь смуглый соискатель места под солнцем решился протестовать, когда Панин вошел в двери ресторана.
— Почему он? У меня тоже юбилей!
Но Глобус даже не затруднился с ответом.
— Один, Александр Сергеевич? — спросил он, поднимаясь по лестнице рядом с Паниным.
— Один, Григорий Павлович.
— Чувствую, что не по службе.
— Правильно чувствуете.
Глобус расплылся в довольной улыбке:
— Дело житейское. Я сейчас шепну мэтру, чтобы уровень был!
— Только…— начал было капитан, но швейцар засмеялся:
— За кого вы меня принимаете? Шепну об одном, чтобы не мытарил.
Он действительно что-то шепнул молодому, довольно потрепанному метрдотелю и, когда тот вальяжным жестом руки пригласил Панина в зал, пожелал капитану приятного аппетита.
Свободные столики в зале были. Не слишком много, но рассадить тех, кто маялся у закрытых дверей, можно было без труда.
— Вы хотите сидеть один? — спросил метрдотель.
— Хорошо бы.
— Подальше от оркестра?
Панин кивнул.
Его усадили за маленький столик для двоих у колонны. Официант тут же положил перед ним карту. Не раскрывая ее, капитан спросил:
— Что порекомендуете?
— А что вы будете пить? Коньяк, водку, сухое?
— Хорошо бы джин с тоником,— сказал Панин.
— Если вы не возражаете, джин я принесу вам в графине.— Официант дал понять, что остальным посетителям этот напиток не полагается.— У нас «Бифитер».
— Прекрасно! — веселея, сказал Панин и подумал: «Ай да Глобус, ай да швейцар!»
— Рекомендую — черную икорку, столичный салат, приготовим свеженький,— счел нужным особо подчеркнуть официант.— Первое не будете?
— Нет.
— Тогда осетринку по-монастырски…— Он что-то еще сказал, но Панин не расслышал: за соседним столиком сидел Данилкин и смотрел на него.
— Принимается? — спросил официант.
— Принимается,— машинально ответил Панин, отводя взгляд от режиссера. Меньше всего ему хотелось сейчас выслушивать упреки Данилкина. А уж в том, что такие упреки могут быть злыми и ядовитыми, у старшего оперуполномоченного сомнений не было.
Он демонстративно развернул стул и с повышенным интересом стал разглядывать сделавших перерыв оркестрантов. Некоторые из них двинулись по коридору, ведущему в кухню. Наверное, у них там была своя комната. Двое остались на сцене — молодой сухощавый скрипач с надменным лицом и ударник. Тоже сухощавый, но улыбчивый и с добрыми глазами. Он с интересом разглядывал посетителей, среди которых у него было немало знакомых. Кому-то подмигивал, кого-то приветствовал взмахом ладони. А скрипач достал книжку с яркой обложкой серии покетбукс и углубился в чтение. Панин разглядел название. Это были «Сатанинские суры» Рушди на английском языке.
— Разрешите? — раздался голос. Александр оглянулся — Данилкин стоял рядом со столиком. В одной руке у него была бутылка коньяка, в другой — боржоми.
Панин молча показал на стул. Режиссер поставил на стол свои бутылки — марочный грузинский коньяк был уже ополовинен — и тяжело сел. С минуту он молча смотрел на Панина, и тот не увидел в его глазах злости. Скорее, усталость.
— А вы, капитан, в миноре,— наконец сказал Данилкин.
— Майор,— поправил Панин, ощетинившийся в ожидании крутого разговора.
— Так это же прекрасно! Есть повод! — Данилкин взялся за бутылку, чтобы разлить коньяк, но Панин прикрыл свою рюмку ладонью.
— Что так? — удивился режиссер. В его удивлении не было никакого наигрыша. Только искреннее удивление. Панину стало стыдно за свой жест.
— Извините, я джин заказал…
— Похвально! А я думал, что работники уголовного розыска предпочитают русскую горькую.
В это время официант принес Панину графин с джином, бутылку тоника с ободранной для камуфляжа этикеткой, закуску.
— А я вот, Кира, знакомого встретил,— сказал Данилкин официанту.
— Вы за свой столик не вернетесь? — деловито поинтересовался парень, не посчитав даже нужным отреагировать на слова режиссера.
— Не вернусь, Кира, я, может быть, никуда не вернусь. Но тебя это не интересует. Тебя интересуют клиенты на освободившийся столик.